ДИССЕДЕНТСКОЕ ДВИЖЕНИЕ
Сентябрьскими вечерами 1960 г. Москвичи, проходившие по площади Маяковского, могли слышать доносившиеся со ступенек памятника великому пролетарскому поэту странные слова:
Это – я,
Призывающий к правде и бунту,
Не желающий больше служить,
Рву ваши черные путы,
Сотканные из лжи.
Видишь, как вчера тьма
Жует окровавленный стяг.
И жизнь страшна, как тюрьма,
Построенная на костях…
Не нужно мне вашего хлеба,
Замешанного на слезах.
И падаю, и взлетаю
В полубреду, в полусне.
И чувствую, как расцветает
Человеческое во мне!
Это читал свой «Человеческий манифест» поэт Юрий Галансков. «И вообразите себе, - вспоминал известный диссидент Владимир Константинович Буковский, - что все это произносится в центре Москвы, под открытым небом, в той самой Москве, где еще семь – восемь лет назад за такие слова, произнесенные шепотом, влепили бы десять лет без всяких разговоров».
Литературные вечера под открытым небом стали отличительной чертой жизни столицы времен «оттепели». Ни литераторы, сменявшие друг друга у постамента, ни люди, пришедшие их послушать, еще не подозревали, что они стоят у истоков нового общественного движения, которое вскоре назовут «диссидентским».
Его начало было ознаменовано ревом моторов снегоочистительных машин, выведенных властями на площадь Маяковского для разгона толпы, слушавшей стихи…
Участник диссидентского движения Андрей Амальрик писал, что правозащитники «сделали гениальную простую вещь - в несвободной стране стали вести себя как свободные люди и тем самым стали менять моральную атмосферу и управляющую страной традицию… Неизбежно эта революция в умах не могла быть быстрой».
ЧТЕНИЕ У ПАМЯТНИКА МАЯКОВСКОМУ
Первые ростки сопротивления были непосредственно связаны с литературой. 29 июня 1958 г. В Москве открылся памятник Владимиру Маяковскому. На церемонии стихи читали как члены Союза писателей, так и просто любители поэзии. Было решено проводить подобные вечера регулярно. Молодежь стала собираться почти каждый день. Читали не только свои стихи, но и поэтов, тогда в СССР еще практически не изданных: Осипа Эмильевича Мандельштама, Марины Ивановны Цветаевой.
Постепенно обнародуемые у памятника Маяковскому произведения неофициальных поэтов приобретали все более антисоветский характер. Вспоминает известный диссидент Владимир Константинович Буковский, один из организаторов этих вечеров, как тогда говорили, «на Маяке»: «Создавалось что – то наподобие клуба под открытым небом, наподобие Гайд – парка. Такой опасной самодеятельности власти не могли терпеть дальше и довольно скоро прикрыли собрания».
Однако в сентябре 1960 г. Чтения у памятника Маяковскому возобновились. Буковский описывает собиравшуюся там публику и царившую на чтениях атмосферу: «Это было время, когда свобода творчества, проблемы искусства и литературы стали центральными в жизни общества и самыми большими революционерами оказались художники – нонкомформисты, поэты – «формалисты» и т. д. Произошло это… по вине властей, не желавших признавать за людьми свободу творчества и всем пытавшихся навязать свой соцреализм… Народ подбирался у нас самый разношерстный. Были и такие, кого интересовало только чистое искусство, и они отчаянно боролись за право искусства быть чистым… Были такие, как я, для которых право искусства на независимость являлось лишь поводом, одним из пунктов несогласия, и мы были здесь именно потому, что это оказалось центром политических страстей… Боролись мы за конкретную свободу творчества, и неслучайно многие из нас влились в движение за права человека: Галансков, Хаустов, Осипов, Эдик Кузнецов и многие другие – все мы перезнакомились «на Маяке».
6 октября 1961 г., за три дня до открытия XXII съезда КПСС, арестовали Владимира Буковского и двоих его товарищей, еще раньше, в августе, - поэта Илью Бакштейна. Трое соратников Буковского – В.Осипов, И.Бакштен и Э.Кузнецов – получили от пяти до семи лет лагерей за антисоветскую деятельность, но сам он к суду не привлекался.
В своей книге воспоминаний «…И возвращается ветер…» Владимир Константинович Буковский так прокомментировал разгон «Маяка»: «Кончался поэтический этап в медленном пробуждении нашего общества. Поэтов и чтецов всерьез увозили за их стихи в самый настоящий концлагерь».
ЗАРОЖДЕНИЕ ДИССИДЕНТСКОГО ДВИЖЕНИЯ
Слово «диссидент» в переводе с латинского означает «несогласный». В частности, диссидентами в Польше называли представителей всех конфессий (вероисповеданий), кроме господствующего в стране католицизма. Новое значение этот термин получил в СССР в 1960-х гг. Так стали называть инакомыслящих противников советской власти, использовавших легальные методы борьбы.
В России действовали изолированные подпольные антисоветские кружки, как правило не знавшие о существовании друг друга. Их участники порой знакомились только в тюрьме. Диссидент Григорий Померанц вспоминает: «В 1949 г. На Малой Лубянке я сидел в одной камере с повторниками, бывшими революционерами: они выжили в лагерях и вернулись к своим семьям. Моими соседями стали эсеры, три анархиста, один дашнак (член армянской антисоветской партии «Дашнакцутюн», что означает «Союз») и один сионист. Прошлое революции смыкалось с ее настоящим. Рядом с живыми эсерами сидел Володя Гершуни, внучатый племянник Григория Гершуни, создававшего эсеровскую партию. Будущий диссидент начал с тайной организации молодежи. Ребята сочинили листовку, из которой Володя сообщил мне одну фразу: «Советское правительство скомпрометировало себя в глазах всех простых людей». Только в период «оттепели» деятельность инакомыслящих получила определенную общественную известность как внутри страны, так и за рубежом.
Зародилось диссидентское движение в конце 1950-х гг. В 1957 г. На Западе был опубликован роман Бориса Пастернака «Доктор Живаго». Впервые за более чем 30 лет после Евгения Замятина и Бориса Пильняка роман советского писателя издали за границей, минуя цензуру. Роман ставил под сомнение официально провозглашаемые достоинства советского строя. На следующий год его автору была присуждена Нобелевская премия. Это вызвало травлю Пастернака властями. Среди литераторов у него почти не нашлось защитников, однако похороны писателя 2 июня 1960 г. Превратились в своеобразную молчаливую демонстрацию протеста интеллигенции против существовавшего порядка в стране. Скульптор Зоя Масленникова вспоминает: «…казалось, что народ на руках, как ребенка, с любовью несет своего поэта к торжеству…». Гроб и крышку гроба вместе с сыновьями Бориса Леонидовича несли будущие диссиденты и участники диссидентского движения: Лев Зиновьевич Копелев, Вячеслав Всеволодович Иванов, Владимир Николаевич Корнилов, Андрей Донатович Синявский, Юлий Маркович Даниэль.
САМИЗДАТ
В 1970-х гг. в СССР широкое распространение получил так называемый самиздат, когда в большом количестве стали появляться машинописные копии статей и художественных произведений, которые по цензурным соображениям не могли быть опубликованы в Советском Союзе.
Литературный самиздат существовал по меньшей мере со второй половины 1920-х гг. Тогда большой популярностью пользовались произведения Михаила Булгакова.
Позднее в самиздате появились произведения Цветаевой, Мандельштама, а в 1958 г. – роман Пастернака «Доктор Живаго».
Первым же произведением самиздатовской публицистики стало письмо Лидии Чуковской Михаилу Шолохову в связи с делом Даниэля и Синявского.
Наибольшей популярностью в самиздате пользовались произведения Александра Солженицына «В круге первом» и «Раковый корпус», статья академика Андрея Сахарова «Размышления о прогрессе, мироном сосуществовании и интеллектуальной свободе».
30 апреля 1968 г. Появился первый номер самиздатовского бюллетеня «Хроника текущих событий». В дальнейшем вышло 64 номера, а в 1983г., после ареста последнего ее редактора Юрия Шихановича, «Хроника» прекратила свое существование.
В течение 15 лет, несмотря на последовательные аресты ее редакторов, «Хроника» информировала советскую и мировую общественность о нарушениях прав человека в СССР, о преследованиях крымских татар, о преследованиях националистов в Украине, Литве и других республиках, о проблеме еврейской эмиграции. Писала «Хроника» и о положении политзаключеных ( как раз перед выходом первого номера, в феврале 1968 г., прошла их первая голодовка с требованием ограничить произвол администрации).
Начиная с 1970-х гг. диссиденты старались опубликовать свои произведения на Западе, для того чтобы они потом нелегально доставлялись в Советский Союз. Благодаря этому круг читателей запрещенной литературы значительно расширился.
ПРОЦЕС ДАНИЭЛЯ И СИНЯВСКОГО
Следующий этап диссидентского движения начался с процесса над писателями Юлием Даниэлем и Андреем Синявским в феврале 1966 г. Все преступление литераторов состояло в том, что они опубликовали свои произведения Николай Аржак и Абрам Терц соответственно.
Процесс считался открытым, но в зал суда пропускали только тщательно отобранную публику. Друзья подсудимых туда попасть не смогли. Экспертами, потвердившими авторство Даниэля и Синявского, выступили видные языковеды В.В.Виноградов и В.Г.Костомаров. Позднее диссиденты Л.Богораз, В,Голицын и С.Ковалев писали: «Вряд ли стоит бросать камень в этих слабых духом людей: десятилетия страха въелись им в гены.» Однако нашлись другие, у кого страха уже не было. Это был первый после «процесса эсеров» в 1922 г. Публичный политический процесс, на котором обвиняемые отказались признать свою вину и покаяться.
После ареста Даниэля и Синявского математик и поэт Александр Есенин – Вольпин предложил друзьям обратиться к властям с требованием: «Соблюдайте собственные законы!». «Алик был первым человеком в нашей жизни, - рассказывал Владимир Константинович Буковский, - всеръез говоривший о советских законах. Но мы все посмеивались над ним. Знали бы мы тогда, что таким вот нелепым образом, со смешного Алика Вольпина с кодексом в руках, начнется ваше гражданско – правовое движение – движение за права человека в Советском Союзе.»
5 декабря 1965 г., в преддверии суда, на Пушкинской площади состоялась демонстрация молодежи под лозунгами «Соблюдайте советскую конституцию!» и «Требуем гласности суда над Синявским и Даниэлем!». Демонстранты откликнулись на «гражданское обращение» Александра Есенина – Вольпина, предупреждавшего, что «при закрытых дверях возможны любые беззакония и что нарушение закона о гласности… уже само по себе является беззаконием… У граждан есть средства борьбы с судебным произволом, это - митинги гласности», во время которых собравшиеся скандируют один – единственный лозунг: «Требуем глас – нос – ти суда над… (следует фамилии обвиняемых)», или показывают соответствующий плакат. Какие – либо выкрики или лозунги, выходящие за пределы требования строгого соблюдения законности, безусловно, являются при этом вредными, а возможно, и провокационными и должны пресекаться самими участниками митинга».
Находившиеся на площади сотрудники КГБ стали вырывать лозунги из рук демонстрантов. В этот момент, как вспоминал Владимир Буковский, «в наступившем замешательстве на подножие памятника взобрался Юрий Галансков и крикнул: «Граждане свободной России, подойдите ко мне…». Граждане свободной России в штатском тотчас же бросились к нему, сбили с ног и уволокли в машину».
«Митинги гласности» было решено проводить ежегодно в День конституции – 5 декабря. С этого времени 5 декабря считается днем рождения правозащитного движения. Правозащитники поддерживали традицию «митингов гласности» в течение 30 лет. В 1977 г. В связи с принятием новой конституции дату митинга перенесли на 10 декабря – Международный день прав человека.
В дни процесса несколько сотен сторонников Даниэля и Синявского собрались у здания суда. Подсудимые не признали обвинений в антисоветской агитации и пропаганде. В последнем слове Андрей Синявский сказал: «… возникает вопрос: что такое агитация и пропаганда, а что художественная литература? Позиция обвинения такова: художественная литература – форма агитации и пропаганды; агитация бывает только советская и антисоветская; раз не советская, значит, антисоветская… Тут начинает действовать закон «или – или»… Кто не за нас, тот против нас. В какие – то периоды революция, Гражданская война – эта логика, может быть, и правильна, но она опасно применительно к спокойному времени, к литературе… А - а ,не социалист? Не реалист? А – а, не марксист? А – а, фантаст? А – а, идеалист? Да еще за границей? Конечно, контрреволюционер!.. В глубине души я считаю, что к художественной литературе нельзя подходить с юридическими формулировками…». Синявский получил семь лет лагерей, Даниэль – пять.
Осуждение Синявского и Даниэля вызвало волну протеста. Одно из них подписали 63 члена Союза писателей. Они послали обращение кXXIIIсъезду КПСС с утверждением, что Даниэль и Синявский не преступники, и пожеланием взять их на поруки. Однако нашлись писатели, которые публично поддерживали расправу над Синявским и Даниэлем. На XXIIIсъезде партии нобелевский лауреат Михаил Шолохов заявил: « Иные, прикрываясь словами о гуманизме, стенают о суровости приговора. Здесь я вижу делегатов от парторганизаций родной Советской армии. Как бы они поступили, если бы в каком – нибудь из их подразделений появились предатели?! Им – то нашим воинам, хорошо известно, что гуманизм – это не слюнтяйство… Попадись эти молодчики с черной совестью в памятные двадцатые годы, когда суды руководили, не опираясь на статьи Уголовного кодекса, а «руководствовались революционным правосознанием», ох, не ту меру наказания получили бы эти оборотни!».
Шолохову ответила открытым письмом писательница Лидия Корнеевна Чуковская: «Слушая вас, можно было вообразить, будто осужденные распространяли антисоветские листовки или прокламации, будто они передали за границу не свою беллетристику, а по крайней мере план крепости или завода… Этой подменой сложных понятий простыми, этой недостойной игрой словом «предательство» вы Михаил Александрович… изменили долгу писателя… А литература сама вам отомстит за себя, как мстит она всем, кто отступает он налагаемого ею трудного долга. Она приговорит вас к высшей мере наказания, существующей для художника, - к творческому бесплодию. И никакие почести, деньги, отечественные и международные премии не отвратят этот приговор от вашей головы».
Правозащитники Александр Гинзбург и Юрий Галансков собрали материалы процесса Даниэля – Синявского и отклики на него и составили так называемую Белую книгу. В 1967 г. Их вместе с двумя «сообщниками», Верой Лашковой и Алексеем Добровольским, арестовали, а в январе 1968 г. судили. Суд сразу же окрестили «процессом четверых». Гинзбургу дали пять лет, а Галанскову – семь ( 2 ноября 1972 г. он умер в лагере от язвы желудка). Еще раньше, в 1967 г., к различным срокам лагерей были приговорены диссиденты Владимир Буковский и Виктор Хаустов. В своем «Человеческом манифесте» поэт Ю.Галансков писал: «Выйду на площадь и городу в ухо втисну отчаянья крик…». Процесс над ним стал таким криком, разбудил волну протестов среди интеллигенции. Теперь письма с осуждением «процесса четверых» и с требованием освободить Галанского и его товарищей подписали почти тысяча человек.
В связи с процессом диссиденты Лариса Богораз и Павел Литвинов впервые обратились не только к всесоюзной, но и мировой общественности. В дальнейшем, по мере ограничения выступлений внутри страны, диссидентам приходилось все чаще обращаться с призывами о защите прав человека в СССР к мировому общественному мнению. Их петиции тиражировались западными средствами массовой информации благодаря передачам зарубежных радиостанций – «Голоса Америки» и «Свободы» - становились доступны и советской аудитории. В 1968 г. власти начали преследовать тех, кто рискнул подписаться под письмами протеста. Их увольняли с работы, лишали возможности публиковаться, однако, несмотря на давление, лишь несколько человек отказались от своих подписей. Движение диссидентов начало осознавать себя единым целым перед лицом власти.
В том же 1968 г. подвергся серьезным нападкам в советской печати поэт и драматург Александр Аркадьевич Галич. В 1960–х гг. он приобрел огромную популярность в кругах интеллигенции благодаря выступлениям с собственными песнями, исполнявшимися под гитару. Магнитофонные записи с его балладами быстро распространялись. Так помимо самиздата появился «магнитиздат» - внецензурные популярные песни, записанные на пленку.
В 1971 г. Галича исключили из Союза писателей и Союза кинематографистов. В 1974 г. Александр Аркадьевич вынужден был эмигрировать из СССР. Он умер в Париже в 1977 г.
ДЕМОНСТРАЦИЯ НА КРАСНОЙ ПЛОЩАДИ
21 августа 1968 г. советские танки вторглись в Чехословакию. Это означало конец «оттепели».
Теперь уже власти с диссидентами больше не церемонились. В тот же день был осужден рабочий Анатолий Марченко, автор распространившейся в самиздате правдивой книги о советских лагерях «Мои показания».
25 августа семь человек вышли на Красную площадь, протестуя против подавления Пражской весны – выступлений жителей Праги за демократизацию чешского общества.
Ровно в 12 часов дня протестующие сели на брусчатку у Лобного места и подняли плакаты с надписями: «Руки прочь от ЧССР!», «Долой оккупантов!», «За вашу и нашу свободу!». Один плакат был написан на чешском языке: «Да здравствует свободная и независимая Чехословакия!». Не прошло и нескольких минут, как к демонстрантам подбежали люди в штатском и начали их жестоко избивать.
Шестеро – Константин Бабицкий, Лариса Богораз, Павел Литвинов, Владимир Дремлюга, Вадим Делоне и Виктор Файнберг – были арестованы. Все они, за исключением двух последних, были приговорены к различным срокам лагерей или ссылки.
Файнбергу во время ареста выбили ударом ноги четыре передних зуба, потому власти решили не показывать его на открытом суде. Файнберга признали невменяемым и отправили на принудительное лечение в психиатрическую спецбольницу, где абсолютно нормальному человеку пришлось пробыть целых пять лет.
Это был один из первых случаев применения в СССР «карательной психиатрии». Впоследствии многих диссидентов, дабы избежать суда и связанной с ним шумихи, признавали психически больными, ставили им специально изобретенный диагноз «вялотекущая шизофрения» и отправляли в спецлечебницы, где режим был еще хуже тюремного.
В.Буковский, тоже ставший одной из жертв «карательной психиатрии», вспоминал: «Это была смертельная угроза для движения. В короткий срок десятки людей были объявлены невменяемыми, как правило самые упорные и последовательные. То, что не могли сделать войска Варшавского пакта, тюрьмы и лагеря, допросы, обыски, лишение работы, шантаж и запугивания, стало реальным благодаря психиатрии. Не каждый был готов лишиться рассудка, пожизненно сидеть в сумасшедшем доме, подвергаясь варварскому лечению».
Поэт Вадин Делоне на суде сказал: «Я понимал, что за пять минут свободы на Красной площади я могу годами расплатиться лишения свободы». Л.Богораз в последнем слове так объяснила свой поступок: «Чтобы решиться на демонстрацию мне пришло преодолеть свою инертность, свою неприязнь к публичности. Именно митинги, сообщения в прессе о всеобщей поддержке побудили меня сказать: я против, я не согласна. Если бы я этого не сделала, я считала себя ответственной за эти действия правительства.
Правозащитник – представитель движения, выступающего за соблюдение прав и свобод человека и гражданина.
«БУЛЬДОЗЕРНАЯ ВЫСТАВКА»
15 сентября 1974 г. 24 московских художника ( среди них Оскар Рабин, Юрий Жарких, Владимир Немухин, Евгений Рухин, Лидия Мастеркова) при активном участники коллекционера Александра Глезера решили устроить вставку своих произведений под открытым небом, поскольку руководство Союза художников не давало им возможности выставляться в залах и галереях. Они отправились на пустырь у пересечения улиц Островитянова и Профсоюзной и хотели разместить свои картины. Однако путь им преградили бульдозеры, грузовики и машины с зелеными насаждениями. Сначала какие –то люди в штатском заявили художникам, что здесь разбивается парк культуры, и потребовали разойтись, а затем стали вырывать из рук картины, портить их, бросать в грязь. Потом на художников двинулись бульдозеры.
Оскар Рабин уцелел лишь потому, что ухватился за верхний нож бульдозера, подмявшего под себя его картину, и поджал ноги, чтобы их не отрезал нижний нож. Пострадали от кулаков «трудящихся» не только художники, но и пришедшие на выставку иностранные корреспонденты. Взятые в качестве трофеев картины «победители» сожгли на костре. Тем не менее подлинная победа осталась за художниками. Волна возмущения, поднявшаяся по всему миру, вынудила власти разрешить провести 29 сентября в Измайловском парке четырехчасовую выставку неофициального искусства. Этот показ, в котором приняли участие 70 художников, посетили 15 тыс. зрителей.
Но вскоре с организаторами «бульдозерной выставки» расправились. В начале 1975 г. оказался изгнан из страны А.Глезер. В 1977 г. вынужден был покинуть родину Ю.Жарких, погиб при невыясненныз обстоятельствах в своей мастерской во время пожара Е.Рухин. О.Рабин, первым предложивший своим товарищам идею выставки под открытым небом, в 1978 г. был лишен советского гражданства. Ныне многие участники «бульдозерной выставки» на Западе признаны выдающимися мастерами.
БОРЬБА ЗА ПРАВА ЧЕЛОВЕКА
Несмотря на усиление репрессий, борьба продолжалась. 28 мая 1969 г. в Москве была создана Инициативная группа защиты прав человека в СССР в составе 15 человек. В и числе – Наталья Горбаневская, Александр Лавут, лидер крымско – татарского движения Мустафа Джемилев, математик Леонид Плющ, биолог Сергей Ковалев. В открытом письме ООН, которое подписали еще 40 сочувствующих целям Инициативной группы, приводились факты нарушения прав человека в Советском Союзе. В письме, в частности, говорилось: «Мы обращаемся в ООН потому, что наши протесты и жалобы, направляемые в течение ряда лет в высшие государственные и судебные инстанции в Советском Союзе, мы не получили никакого ответа. Надежда на то, что наш голос может быть услышан, что власти прекратят беззакония, на которые мы постоянно указывали, - надежда эта истощилась».
Реакции со стороны ООН не последовало, однако приведенные в письме факты стали широко известны в СССР и за рубежом. В дальнейшем члены Инициативной группы оказались в лагерях, ссылках, психбольницах или вынуждены были покинуть страну.
В 1970-х гг. председатель Комитета государственной безопасности Ю.В. Андропов применил новую тактику в борьбе с диссидентами. Теперь после лагеря или ссылки активистам правозащитного движения, уже ставшим хорошо известными на Западе, настойчиво предлагали эмигрировать, а иногда они подобно А.Солженицыну и В.К.Буковскому, высылались насильно.
За границей диссиденты продолжали свою деятельность, но не были столь опасны для режима прежде всего потому, что имели гораздо меньше возможностей информировать западную общественность о новых нарушениях прав человека и постепенно утрачивали свою популярность. В 1973 – 1974 гг. подвергались травле в печати А.Д. Сахаров, и А.И. Солженицын.
ЗАЩИТНИКИ ХЕЛЬСИНСКИХ СОГЛАШЕНИЙ
В 1975 г. на совещании в Хельсинки западные государства юридически признали раздел Германии и установившиеся после войны границы в Европе. Это была серьезная уступка Советскому Союзу. Со своей стороны СССР обязался соблюдать права человека.
Диссиденты восприняли это событие как победу советской стороны на переговорах с Западом. Ведь ни о каком реальном соблюдении прав человека в СССР не могло и быть и речи. Петр Григоренко вспоминал: « Вдруг среди нас нашелся человек, взглянувший на заключенный акт иначе, чем смотрели все мы». Речь шла о физике Юрии Орлове. В мае 1976 г. в Москве он создал Группу содействия выполнению Хельсинских соглашений в СССР. В конце 1976 – начале 1977 г. подобные группы возникли в Украине, Литве, Грузии и Армении. Юрий Орлов вспоминал о слежке за ним после образования московской группы: « КГБ теперь следовал за мной по пятам – пешком, на машине, на поезде; в городах, в поселках, деревнях; в лесах, горах, морских волнах. Это было чудным развлечением для детишек наших друзей. Однажды мы гуляли в лесу с семьей психиатра и поэта Марата Векслера. Его дочь Катька каждый раз кричала от восторга: «Вот он! Вот он!» - обнаруживая темные пиджаки гэбэшников то за одной березой, то за другой. Их было, пожалуй, многовато, с их перебежечками туда – сюда, в костюмчиках для городской, не лесной работы».
Однако развлечения эти оказались недолгими. В феврале 1977 г. были арестованы Юрий Орлов и руководитель украинской Хельсинской группы Микола Руденко, а также их товарищи – Александр Гинзбург И Олекса Тихий. Помогавший диссидентам капитан КГБ Виктор Орехов предупредил Орлова о готовящейся против него акции, но тот счел недопустимым для руководителя группы избегать ареста, когда схвачены ее рядовые члены. Уход в подполье мог также послужить косвенным признанием своей вины, а ведь никакой вины ни Юрий Орлов, ни другие диссиденты за собой не чувствовали. Орлов вернулся в Москву, провел пресс – конференцию для западных корреспондентов и дал себя спокойно арестовать.
В марте 1977 г. по фальшивому обвинению в шпионаже за решетку попал один из видных деятелей еврейского движения за эмиграцию из СССР Анатолий (Натан) Щаранский (в 1997 г. он занял пост министра по делам репатриации в израильском правительстве). В 1978 г. были осуждены и принуждены к выезду из страны большинство членов Хельсинских групп. Тогда же был арестован и осужден основатель Рабочей комиссии по расследованию использования психиатрии в политических целях Александр Подрабинек.
Осенью 1979г., накануне вторжения в Афганистан, советские власти развернули новое наступление на диссидентов, арестовали членов редколлегии самиздатовского журнала «Поиски», литовского правозащитника Антанаса Терляцкиса, православного священника Глеба Якунина и др. В январе 1980 г. А. Марченко , уже проведший в неволе 15 лет, получил десять лет лагерей и пять лет ссылки. Тогда же новые приговоры внесли многим политзаключенным, у которых недавно кончился или подходил к концу прежний срок.
СОВЕТСКИЙ БРОНЕНОСЕЦ «ПОТЕМКИН»
8 ноября 1975 г. на противолодочном корабле «Сторожевой», стоявшем в рижском порту, началось восстание. Им руководил замполит корабля 3-го ранга Валерий Саблин. Он обратился к команде с призывом очистить государственный аппарат от взяточников и карьеристов и провести демократические выборы в стране. Матросы и офицеры корабля единодушно поддержали Саблина.
Замполит направил правительство телеграмму с требованием дать ему возможность выступить по радио и телевидению. «Сторожевой» обстреляли с боевых кораблей и самолетов, а затем захватили. Саблин был ранен.
Его матрос и Александр Шеина судили. Как изменника Родины Саблина приговорили к смертной казни, Шеина – к восьми годам заключения. В прощальной записке жене Саблин писал: «Что меня толкнуло на это? Любовь к жизни… Причем я имею в виду не жизнь сытого мещанина, а жизнь светлую, честную… Я убежден, что в нашем народе, как и 58 лет назад вспыхнет революционное сознание, и он добьется коммунистических отношений в стране…». К сыну он обращался со словами: «Дорогой сынок! Я временно расстаюсь с вами, чтобы свой долг перед Родиной выполнить. В чем мой долг перед Родиной? Я боюсь, что сейчас ты не поймешь глубоко, но подрастешь, и все станет ясно. А сейчас я тебе советую прочитать рассказ Горького о Данко. Вот и я так реши « рвануть на себе грудь и достать сердце…»».
ПЕТР ГРИГОРЕНКО (1907 – 1987)
Утро обычного рабочего дня на заводе «Серп и молот» весьма своеобразно. У проходной в генеральской форме и при полных боевых регалиях их встречал человек, которым раздавал входящим листовки «Союза борьбы за возрождение ленинизма».
Нетрудно себе представить, какое впечатление на рабочих произвела столь колоритная сцена… Кем же был этот человек?
Петр Григорьевич Григоренко родился 3 октября 1907 г. в селе Борисовка под Запорожьем в бедной крестьянской семье. С юных лет он был убежден в правоте идей коммунизма, первым в селе вступил в комсомол. Вскоре нужда заставила уйти в город, и в 15 лет Петр уже работал слесарем.
В 1931 г. он связал свою жизнь с Красной армией, окончил военное училище, а затем Военно – инженерную академию и Военную академию РККА. Служил в Белоруссии, где однажды по приказу начальства взорвал без колебаний три церкви. Боевое крещение Петр Григорьевич получил в 1939 г. на Халхин – Голе.
Стиль руководства Георгия Константиновича Жукова, готового по первому поводу расстрелять и правого, и виноватого, произвел на Григоренко тяжелое впечатление. Зато он высоко оценил командующего Дальневосточным фронтом Иосифа Радионовича Апасенко. В 1943 г. вместе с ним Григоренко был переведен на Западный фронт (Апасенко погиб в начале Курской битвы) и, хотя служил в штабах, был не раз ранен, получил пять оренов и шесть медалей. После войны, в 1959 г., Петр Григорьевич получил звание генерал – майора и стал профессором Военной академии имени М.В. Фрунзе.
Перелом в сознании наступил после XX съезда. В мемуарах Петр Григоренко писал: «Мне все чаще приходило в голову, что созданный в нашей стране общественный строй – не социализм, что правящая партия – не коммунистическая. Куда мы идем, что будет со страной, с делом коммунизма, что предпринять, чтобы вернуться на «правильный путь», - вот вопросы, которые захватывают меня все больше». В сентябре 1961 г. на районной партконференции он говорил о том, что критика культа личности ведется очень непоследовательно, не по – марксистки, поскольку ничего не говорится о тех условиях, которые породили сталинскую диктатуру с ее преступлениями.
Григоренко вспоминал: «Я поднялся и пошел. Я себя не чувствовал. Такое, вероятно, происходит с идущим на казнь. Во всяком случае, это было страшно. Но это был и мой звездный час. До самой трибуны дошел я, сосредоточенный лишь на ом , чтобы дойти. Заговорил, никого и ничего не видя. Весь зал затих. В шоковом состоянии был и президиум. Я увидел, как секретарь ЦК Пономарев наклонился к Гришанову и что – то зашептал. Тот подобострастно закивал и бегом помчался к трибуне». Делегатам предложили «осудить» выступление генерала и лишить его мандата, что и было сделано.
За свой поступок П. Григоренко получил строгий партийный выговор. Его уволили из академии и послали служить на Дальний Восток.
Петр Григорьевич не успокоился и вместе со своими сыновьям создал «Союз борьбы за возрождение ленинизма». Выпущенные им листовки рассказывали о расстрелах в Тбилиси и Новочеркачсске. Генерала арестовали в 1964 г. Судить его не решились, а объявили психически нездоровым и поместили в больницу. С ним беседовал председатель Комитета госбезопасности Владимир Семичастный, обещавший и вернуть ему свободу, если тот публично покается. Григоренко не принял предложения.
В больнице Григоренко решил: «Уходить в подполье – непростительная ошибка. Идти в подполье –это давать возможность властям изображать тебя уголовником, чуть ли не бандитом душить втайне от народа. Я буду выступать против нарушений законов только гласно и возможно громче. Тот, кто сейчас хочет бороться с произволом, должен уничтожить в себе страх к произволу. Должен взять свой крест и идти на Голгофу. Пусть люди видят, и тогда в них проснется желание принять участие в этом шествии».
В сентябре мятежного генерала разжаловали в рядовые за «дискредитацию звания» с солдатской пенсией 22 рубля в месяц.
В апреле 1965 г. Григоренко по приказу Леонида Ильича Брежнева был выпущен из больницы. Брежнев когда – то служил вместе с ним и один – единственный раз помог Петру Григорьевичу. Григоренко протестовал против разжалования, указав в письме министру обороны: «Я за свою службу даже ефрейтора не разжаловал заочно». Ему приходилось работать, чтобы добыть средства к существованию.
С тех пор Петр Григорьевич уже не оставлял правозащитной деятельности. Он был сторонником открытых выступлений и мемуары свои озаглавил «В подполье можно встретить только крыс...». Григоренко писал письма «наверх», выступал против преследований евреев, украинцев , крымских татар. В мае 1969 г. генерала – диссидента арестовали вТашкенте, куда он приехал туда в качестве общественного защитника на суд над Мустафой Джемилевым и группой крымско – татарских активистов. Григоренко снова признали психически больным и заключили в лечебницу.
Очередная «врачебная комиссия» задала ему стандартный вопрос: «Изменились ли ваши убеждения?». «Убеждения – не перчатки, - отвечал Григоренко. – Их легко не меняют».
Генерала отпустили из спецбольницы только в 1974 г. благодаря международной кампании в его защиту. В самиздатовской книге «Наши будни» Григоренко утверждал: «Правозащитное движение – самое важное дело оставшихся лет, а может быть, и месяцев. Ведь это мой 50 – летний труд вложен в то, чтобы создать общественный порядок, при котором преступники… не только не наказаны, но окружены почетом и сами наказывают тех, кто пытается напомнить об их преступлениях… Это такие, как я, виноваты в том, что народ обсели со всех сторон и обжирают его тучи чиновной саранчи…». От прежней веры в «социализм с человеческим лицом» не осталось и следа.
В 1976 г. опальный генерал стал членом московской Хельсинской группы, а его сыну Андрею пришлось эмигрировать в США. Вскоре Петру Григорьевичу потребовалась сложная операция аденомы, и ему разрешили выехать вместе с семьей к сыну в Америку. При этом власти обещали, что впустят Григоренко обратно. Однако в феврале 1978 г. он был лишен советского гражданства. Оказавшись в вынужденной эмиграции, генерал тосковал по родине.
Атеист в молодости, Григоренко в последние годы жизни стал убежденным христианином. Скончался Петр Григорьевич в Нью – Йорке 21 февраля 1987 г. в возрасте 79 лет.
НАЦИОНАЛЬНОЕ ДИССИДЕНТСКОЕ ДВИЖЕНИЕ
Диссидентское движение республиках СССР во многом повторяло черты московских диссидентских групп, но при этом носило яркую национальную окраску. Так, в Украине в 1960-х гг. сотрудниками местного КГБ было раскрыто 15 подпольных кружков. Некоторые из них наряду с борьбой за демократические преобразования в советском обществе призывали с оружием в руках выступить за независимость Украины.
Подобно демонстрации на Пушкинской площади, в Киеве происходили ежегодные возложения к памятнику Тараса Шевченко. Их участников также разгоняли и арестовывали, как в Москве. Выходил «Украинский вестник», освещавший те же вопрос, что и «Хроника текущих событий» в Москве. В 1965 г. состоялся суд над 20 деятелями украинской культуры, похожий на «дело Даниэля и Синявского». Интеллигенция Киева приветствовала арестованных у здания суда криками «Слава!..Слава!.. Слава!..». Один из подсудимых Михайло Осадчий, позднее рассказывал: « Нам бросали цветы, они падали на металлическую крышу машины, сквозь щели в дверях, к нам. Когда мы шли в помещение суда, то шли по ковру из живых весенних цветов, нам было жаль их топать».
В 1960-х гг. в России была создана подпольная организация ВСХСОН – Всероссийский социал – христианский союз освобождения народа. Союз насчитывал 28 полноправных членов и несколько десятков сочувствующих. Среди членов ВСХСОНа был писатель Леонид Бородин. Если основная часть диссидентов обращалась к западным демократиям, то Социал – христианский союз видел будущее России в возрождении православия, национальных традиций, нравственности и духовности народа. Православие он стремился возвести в ранг государственной политики. На этой основе союз мечтал объединить не только русский народ, но и все народы России, чтобы вместе противостоять, с одной стороны, лжи о коммунистическом рае на земле, а с другой – эгоизму и безнравственности западного общества.
Оказавшись в лагерях и тюрьмах члены ВСХСОНа смогли наладить общение с представителями национальных групп .Украины и Прибалтики. Дискуссии, происходившие между ними, позволили их скорректировать позиции по многим вопросам. Выйдя на свободу в 1974 г., Леонид Бородин отвечал, что первоначальная программа союза не отвечает воззрениям его членов.
В 1971 – 1974 гг. в самиздате вышло десять номеров журнала русского национального движения «Вече». Его главный редактор историк Владимир Осипов писал: «Лично я не принадлежу к «демократам», но отношусь к большим уважением к лучшим, искреннейшим из них». Однако, полагал главный редактор «Вече», « проблема гражданских прав в СССР менее важна, чем проблема умирающей русской нации». В конце 1974 г. Осипов был арестован и осужден на восемь лет.
Национальные движения в республиках были гораздо шире, чем диссидентские, охватывавшие в основном интеллигенцию. Например, в движении крымских татар за возвращение на родину участвовал практически весь народ.
Особенно многочисленным было национальное движение в Прибалтике. В 1972 г. в Каунасе в знак протеста против «оккупации Литвы советскими войсками» совершил самосожжение 18 – летний юноша Рамас Каланта. Его похороны превратились в многотысячную манифестацию, которая продолжалась два дня. При ее разгоне было арестовано 400 человек. Нескольких участников акции приговорили к тюремному заключению.
В 1970-х гг. массовые демонстрации проходили в Эстонии. Эстонские диссиденты не только примкнули к демонстрантам, но и взяли в руки оружие, что стало редчайшим случаем в диссидентском движении. В 1979 г. Имре Аракс совершил неудачное покушение на первого секретаря компартии республики К. Вайно. Террористов арестовали и отправили в лагерь.
Власти реагировали даже на те национальные выступления, которые не несли в себе ничего антисоветского. Так, в Армении 24 апреля 1965 года была из брандспойтов разогнана мирная ереванская демонстрация по случаю 50-летия со дня уничтожения полутора миллионов армян в Турции.
Совсем другой оборот приняли события в Тбилиси в 1978 г. Верховный Совет Грузии обсуждал о внесении в конституцию пункта, по которому государственным языком объявлялся русский вместо грузинского. Это предложение исходило от первого секретаря ЦК компартии Эдуарда Шеварнадзе, заявившего: «Если для других народов солнце восходит на востоке, то для нас, грузин, оно встает на севере, со стороны России». 14 апреля десятитысячная демонстрация двинулась к Дому правительства в Тбилиси. Помимо лозунгов с требованием оставить государственным языком грузинский оскорбленные пренебрежением к национальной культуре люди несли плакаты с надписью: «Мы – самые лучшие!». Не меньшие страсти кипели и в зале заседания Верховного Совета. Наконец, было принято решение отклонить предложение Шеварнадзе. Зал приветствовал это решение 15 – минутной овацией.
После начала перестройки национальное движение с особой силой вспыхнули именно там, где они существовали раньше, т. е. в Прибалтике и на Кавказе.
В ЭПОХУ ПЕРЕСТРОЙКИ
В феврале 1986 г. Михаил Сергеевич Горбачев заявил, что в СССР нет политзаключенных, что за убеждения в нашей стране не судят, а в лагерях по неуголовным статьям сидит лишь немногим более 200 человек – иностранных шпионов и тех, кто призывал к подрыву государства.
4 августа один этих узников Анатолий Тихонович Марченко объявил голодовку, требуя освобождения всех политзаключенных в СССР. 8 декабря он скончался в возрасте 48 лет. КГБ неоднократно предлагал Марченко эмигрировать., но он отказывался покидать родину.
Ю. Орлов писал о поступке Марченко: «Его могла остановить только амнистия или смерть, мы знали это. Этот человек, если сказал – сделает, сколько бы власти не повторяли: «Умирай! В СССР нет политических заключенных!».
Андрей Сахаров, со слов вдовы Марченко Ларисы Богораз, рассказывал о его смерти: «Его перевезли в больницу в безнадежном состоянии. На теле Толи во время похорон были видны следы побоев, возможно полученных при принудительном кормлении… Непосредственная причина смерти – якобы инсульт… Смерть Толи потрясла нас, так же очень многих во всем мире. Это был героический финал удивительной жизни, трагической и счастливой. Сейчас мы понимаем, что это также финал эпохи правозащитного движения, у истоков которого стоял Марченко с его «Показаниями»!».
Через неделю после смерти Марченко Сахарову разрешено было вернуться в Москву, а через два месяцы стали освобождать политзаключенных при условии, что амнистируемые напишут просьбу об освобождении и обязуются не нарушать советских законов. С конца 1987 г. начали выпускать тех, кто отказался писать прошения о помиловании, причем этот процесс до 1991 г. Многие бывшие диссиденты, и прежде всего академик Сахаров, играли заметную роль в общественной жизни в период перестройки, они выступали на съездах народных депутатов с критикой существовавших в стране порядков. Сергей Ковалев стал уполномоченным президента России по правам человека, но лишился этого поста в 1995 г. из – за негативной оценки порядка ведения федеральными войсками боевых действий в Чечне.
О значении диссидентского движения хорошо сказали Л. Богораз, В. Голицын и С. Ковалев: «Прекрасное занятие – создавать идеалы. Например, «жить не по лжи». Но приложим его к практической жизни. Солженицын попытался… обозначить путь: не покупать газеты, не ходить на политизанятия, не голосовать «за», когда это против совести. Всякому понятно, что из этого получится… Другой идеал, идеал мужества: не мириться со злом… В нашем положении это означало бы проявить героизм, что допустимо в экстремальных ситуациях, но противоестественно в обыденной жизни. И потому диссиденты и правозащитники нередко воспринимались как экстремисты, а их обращения как декларации. Да, собственно, они чаще всего и имели декларативный характер, так как ни в какой мере не могли учитывать реальную ситуацию, предлагать компромиссные варианты: речь шла о веща, в которых компромиссных вариантов просто не было».
ВИКТОР ОРЕХОВ – ЧЕКИСТ – ДИССИДЕНТ
Во второй половине 1970-х гг. у правозащитников появился добровольный помощник, своего рода ангел – хранитель в недрах Комитета госбезопасности. Капитан Виктор Алексеевич Орехов по должности обязан был бороться с диссидентами, но очень скоро убедился в их бескорыстии и правоте. «Я пришел к выводу, - вспоминал он, - что если уж невозможно ничего изменить, то нужно хотя бы помогать чем – то таким людям».
С конца 1976 г. Орехов стал предупреждать своих подопечных о предстоящих обысках и арестах. Это продолжалось почти два года. Работа Орехова осложнялось тем, что между ним и диссидентами сохранялась стена непонимания. Ю. Орлов вспоминал: «Диссиденты не просто не верили Орехову, они отвергали в принципе идею неоткрытой, секретной деятельности, особенно с кем бы то ни было из КГБ. Даже когда Орехов передал диссидентам пропуска на мой суд, они отказались воспользоваться ими.
Другая сторона трагедии была в том, что и Орехов не понимал, насколько разительно отличались идеи сопротивления его и диссидентов. Для него подпольные методы были не только единственно возможны, но и наиболее естественны. КГБ, как и вся верхушка партбюрократии, был подпольной секретной организацией… Трагичным был также факт, что некоторые диссиденты, ни разу не усомнившись в том, что Орехов – провокатор, довольно открыто обсуждали мистического капитана КГБ прямо под подслушивающими устройствами, установленными в каждой диссидентской квартире».
25 августа 1978 г. Орехова арестовали. По приговору он получил восемь лет, которые отбыл «от звонка до звонка». Освободился Орехов в начале перестройки. Только тогда диссиденты узнали имя того, кто помогал им, рискуя карьерой и жизнью. Орехов отошел от политики, организовал швейную мастерскую.
Однако мирно заниматься своим бизнесом ему не удалось. В 1995 г. экс – капитана задержали и осудили за незаконное хранение огнестрельного оружия. В печати высказалось мнение, что таким образом КГБ, превратившийся в ФСБ, отомстил своему бывшему сотруднику. По кассационной жалобе срок был сокращен до одного года, а незадолго до его окончания Виктора Орехова помиловали и отпустили на свободу.
АНДРЕЙ САХАРОВ (1921 – 1989)
Андрей Дмитриевич Сахаров – ярчайшая фигура отечественной истории советского периода. Талантливейший ученый – физик, один из «отцов» термоядерной бомбы, общественный и политический деятель, борец за права человека – его личность была многогранна.
В 1938 г. Сахаров поступил на физический факультет Московского университета, закончить который ему пришлось уже в эвакуации, в 1942 г. По воспоминаниям одного однокашника, Юный Андрей производил впечатление незащищенного, замкнутого в себе человека. До конца войны он работал инженером – изобретателем. В 1945 г. Сахаров поступил в аспирантуру Физического института академии наук (ФИАН). В 1948 г. молодой ученый был включен в исследовательскую группу по разработке термоядерного оружия. Острота его ума и знания способствовали успеху: Сахаров участвовал в создании термоядерной бомбы, успешно испытанной в 1953 г. Тогда же, в 1953г., его избрали академиком АН СССР.
Власть терпела вольномыслие и либерализм физиков в обмен на качественную военную продукцию, тем более что физики – ядерщики жили относительно изолированно от остального населения, их имена были засекречены.
Сахаров надеялся, что ядерная энергия может «работать» не только оружием. Он выступил одним из инициаторов исследований в области управляемой термоядерной реакции, надеясь таким образом получить источник практически даровой энергии для человечества.
В начале 1960-х гг. ученый осознал, какую опасность для человечества представляет собой его детище – водородная бомба. С этого момента он активно выступал за ограничение и прекращение ядерных испытаний. Это привело его к конфликту с руководителями Советского государства. В 1963 г. Сахаров стал одним из инициаторов договора о запрещении атомных испытаний в трех средах. Проводимые открыто в атмосфере, эти испытания вызывали радиоактивное заражение огромных территорий. В 1963 г. в Москве СССР, США и Великобритания подписали Договор о запрещении испытаний ядерного оружия в атмосфере, в космическом пространстве и под водой.
Постепенно Сахаров вовлекается в общественную деятельность. В 1964 г. под влиянием книги о Жореса Медведева о «лысенковщине» публично выступил против избрания последователя этой теории Н. Нуждина членом АН. В 1966г. он участвовал в общественном Комитете по проблеме Байкала, пытался убедить Брежнева отказаться от строительства целлюлозно – бумажного комбината на берегу озера. С 1966 г. Сахаров осторожно выступал в защиту политзаключенных и против возрождения сталинизма. В то время он читал запрещенную, диссидентскую литературу. Приходило понимание, что невозможно бездействовать и замалчивать острые вопросы. С 1968 г. Сахаров написал работу «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе», в которой выступил за «конвергенцию» - сочетание лучших черт социализма и капитализма.
«РАЗМЫШЛЕНИЯ» САХАРОВА
В работе «Размышления о прогрессе, мирном существовании и интеллектуальной свободе» Сахаров фактически сформулировал программу первоначального этапа будущей перестройки. Он писал: «Я считаю, что в ходе углубления экономической реформы, усиления роли экономических рыночных факторов, при соблюдении необходимого условия усиления народного контроля над управляющей группировкой (это существенно и в капиталистических странах) все шероховатости нашего распределения будут благополучно и безболезненно ликвидированы. Еще больше и принципиально важна роль углубления экономической реформы для регулирования и стимулирования общественного производства методом правильного (рыночного ценообразования), целесообразного направления и быстрого эффективного использования капиталовложений, правильного использования природных и людских ресурсов на основе соответствующей ренты в интересах нашего общества».
Эти взгляды, пусть и не столь радикально выраженные разделяли многие коммунисты. Казалось, сочетание элементов капитализма и социализма окажется синтезом всего лучшего, а не худшего.
Впоследствии Сахаров скромно оценивал эту свою работу: «Основные мысли, которые я пытался развить в «Размышлениях», не являются новыми и оригинальными. Я оцениваю сейчас это произведение как эклектическое и весьма и местами претенциозное, несовершенное по форме». Зато руководители КПСС решили, что не дело ученых оказывать им, как управлять страной. Сахаров был отстранен от секретной работе.
...
